Может быть, меня и сожгли...

Отрывок из книги «Тоска по раю»

Михаил Моргулис – известный писатель, проповедник, основатель фонда «Духовная Дипломатия» при Организации объединенных наций. Сегодня мы публикуем отрывок из его книги «Тоска по раю».

Но отец Джулиан все же осторожно спросил:

– Тяжело на душе, дети? Может, я помогу молитвой?

– И хорошо и плохо на душе, отец. Если можете, помолитесь о нас, когда мы уйдем.

Я надеялся, что это все, но он, наверное, действовал по привычной схеме:

– Вы ходите в церковь, дети?

Я испугался, что он вызовет сейчас меня на разговор, хотел ответить коротко, нет, не ходим, и закончить на этом, но увидел, как смотрит на меня Пони. Она хотела, чтобы я ответил, и я сказал:

– Отец Джулиан, я не хожу в церковь, потому что не нашел церковь, где есть живой Христос. Я ищу Христа, а люди предлагают мне себя.

Глаза его замерли на крестике четок:

– А как вы узнаете, где есть Христос, а где Его нет?

– По дыханию. Там, где нет Его дыхания, там нет Его.

– Но сказано в Слове Божьем, что церковь – тело Христа. А значит, и дыхание.

– Сказано, отец, сказано. Но что сделали с этим телом христиане? Они сделали из церквей клубы, они собираются там, чтобы показать друг другу себя, своих детей, продемонстрировать свою духовность, свои правильные мысли, свои праведные дела, свой смиренный шепот и свою воскресную душевную красоту. Все свое! Все на продажу! Церковь стала местом, где человек встречается с человеком. А скажите мне, отец, для чего Бог создал церковь? Чтобы человек в ней встречался с Богом! В церкви человек должен встречаться с Богом! Не с человеком! Получается, Идея Бога умерла! Поэтому церковь потеряла духовную силу. Поэтому она больше не тело Христа. Это просто каменные или деревянные здания.

Отец Джулиан взмахнул руками.

– Сын мой, ты прав и не прав. Но не утверждай, а лишь предполагай, ибо часто истина там, где ее сразу не видно.

– Отец, отец, но ведь это правда! Хотя вам и страшно слушать! Зачем искать истину, если она перед нами! Все мы сделали Господа другим. Мы переделали Его по нашему языческому вкусу, Он перестал быть хрупким, одиноким, мы не понимаем Его слов о чаше страданий. Мы сделали Его суровым Судьей, Он пронизывает людей взглядом с картин, Им бьют, как молотком, по душам и мыслям. Мы забыли, что Он победил мир не силой, а любовью. Мы не понимаем, что, искажая Его, мы предаем Его, что мы выстроились в длинную очередь за римскими солдатами, которые Его распинают. И у нас, у каждого, в руке молоток! Мы и нарумянили, и украсили Его, как покойника. А Он живой. Да, церковь – тело Христа, но мы разрубили Его тело и разбросали по всему свету, а вместо него построили молельни, где сладко и лживо говорят о Христе и молятся во имя Его. Вы понимаете меня, отец?

Отец Джулиан молился. Он молился по-итальянски. Его голос стал сильнее. Он называл мое имя и умильно смотрел в небо. Мы с Пони молчали. Потом он произнес «аминь» и, сразу же, строго, как в присутствии начальства, сказал:

– Сын мой, есть на земле церкви, где Господь живой. Есть люди, которых Бог поставил служить Ему. Ты не все знаешь, и смирись с этим.

– Да, отец, – устало согласился я, – наверное, есть такие церкви, но я их не встречал. Правда, на свете много добрых христиан, но Христос не обязательно там, где они. А, кроме того, чаще я встречал тех, кого Христос когда-то изгнал из храма, а сейчас они прочно сидят в самых роскошных церковных креслах.

Отец Джулиан приподнялся, глаза его светились, он защищал сейчас миллионы христиан.

– Человеческая правота ослепляет всех, в том числе и нас с вами, и мы не видим Божью правоту. Вы не в тех церквях искали Бога. Искать надо только там, где Бог поставил своих людей.

– Отец, я не с вами спорю. Бог не разделял христиан. Они сами разделили себя и теперь спорят, кто из них прав. И убивают друг друга во имя любви к Богу. А, в сущности, они спорят из-за признания своих прав на Него. Одни кричат: «Он наш – мы владельцы авторских прав, мы были с Ним от начала!». «Нет, дудки! – кричат другие. – Наша вера самая правильная и неиспорченная, поэтому Он наш». «Истина у нас, потому что мы ничего не меняем в Его словах!» – на всех углах заявляют третьи, и тут же придают Его словам свой смысл. И первые, и вторые приравнивают к Богу своих людей-вождей. Пусть достойных, но людей! Причем только своих людей. В то же время чужих, тоже достойных, – люто ненавидят. А третьи делают из Него своего банкира, психолога и полицейского.

Отец Джулиан коснулся моей руки. Его пальцы были холодными, а по щекам плыли слезы и капли пота. Много капель.

– Если бы ты жил раньше, тебя сожгли бы за многие твои слова, сын мой.

– Верно, верно, так могло случиться, когда я раньше жил. Может быть, меня и сожгли, но тогда я не видел того, что вижу сейчас. В те времена мрак был другой.

В глазах отца Джулиана зажглись подозрительные огоньки, и я прочитал в них: «А не болен ли ты, сын мой несчастный?»

– Я не болен, отец, и простите меня за то, что мое сердце слышит, а уста говорят.

– Ответь мне, и это последнее. Что бы ты ни сказал, я не возражу тебе. Скажи, как же, по-твоему, прийти к Христу?

– Отец, я маленький человек, но кажется мне, что к Христу можно прийти, если пройдешь вместе с Ним весь Его путь. Он сказал: «Возьми крест свой и следуй за Мною». А мы, если идем за Ним, то идем налегке, с бутербродом вместо креста и с бутылкой воды или водки. Без креста, потому что крест мешает идти! А когда доходим до Голгофы, смешиваемся с толпой. А в этой страшной толпе все вместе – и те, кто кричал Пилату: «Распни Его, распни!», и те, кто говорил: «А мы и не знали Его». Все рядышком. И те, кто кричал: «Осанна!» И кто падал на колени со словами: «Ты Господь, Сын Бога живого». Прикоснуться к Нему можно только на Голгофе, там где крест и Он. Когда наша жизнь становится дорогой страданий – Виа де Лароса – ведущей на Голгофу, мы приходим к Нему. Я знаю только этот путь. Я вижу только один этот путь...

Вдруг я ощутил прикосновение той, о которой забыл. Это было касание солнечного луча. Пони держала меня за руку.

В беседку заглянуло сморщенное лицо сестры Руфи.

– А я слышу, слышу, слышу голоса, думаю, значит, вы, других посетителей нет.

Она преклонила колени и поцеловала руку отца Джулиана.

– Вот булочки с изюмом, мы испекли их и для вас, дети.

И она передала нам три прекрасные желто-белые булки, завернутые в чистую холщовую тряпицу. Мы с Пони поднялись и поцеловали ее испеченные временем щеки. Булки пахли на весь мир корочкой, изюмом и детской голодной мечтой. Вдруг Пони прошептала:

– Сестра Руфь, вы такая чудесная мама.

Отец Джулиан открыл глаза и сказал нам:

– Не знаю, удастся ли мне, но я постараюсь молиться и думать о вас. Знаю, что вы не смиренны, но знаю, что вы нужны Богу, и Бог нужен вам, и помните: тьма часто очень мудра, она через людей украшает ложь и обедняет истину.

Отец протянул мне руку, я пожал ее осторожно, а Пони нежно погладила ее, и мы ушли с чувством, будто ушли навсегда. Сестра Руфь тоже вышла из беседки, она просеменила рядом шагов десять, повторяя с каждым шажком:

– Храни Господи, храни Господи...

По лицу ее наперегонки бежали, как рассыпавшиеся стеклянные бусинки, тихие слезы.

Михаил Моргулис, Флорида