Алексей Венедиктов: «Мы позиционируем себя как пацаны и пацанки»

Радио «Эхо Москвы» 25 лет.

25 лет назад в конце августа 1990 года, в эфир впервые вышла радиостанция «Эхо Москвы». Это было совсем не такое радио, каким его знают сегодняшние слушатели. Четверть века «Эхо» менялось вместе со страной, теряя старую гвардию и прирастая молодыми да ранними. О том, чем стало «Эхо Москвы» сегодня, кто его делает и слушает, рассказал главный редактор радиостанции Алексей Венедиктов.

– Для начала вопрос в жанре юбилейного интервью.

– Ой, не надо…

– Нет уж, позвольте. Какой эпизод из истории «Эха» стал самым запоминающимся? Как со знаком плюс, так и со знаком минус.

– Трудно сказать. Из положительных это, конечно, получение лицензии на вещание. Это сильно изменило и мою жизнь, и жизнь моих коллег. Из отрицательных… Наверное, 2000 год, когда сменился наш акционер. Были страхи. Были опасения, что мы превратимся в НТВ. Очень неприятный период неизвестности и ожидания. А так – у каждого сотрудника свой эпизод, оставшийся в памяти. Лично для меня это август 1991 года, когда мы сидели в Белом доме и ждали штурма. Ну, и октябрь 1993-го, когда мы опять же сидели в Белом доме и ждали штурма.

– Как-то все у вас в Белом доме…

– Ну, это такие журналистские истории, очень эмоциональные, проходившие с высокой степенью нервного напряжения. А вообще у нас все еще впереди – и самое хорошее, и самое плохое. Слоган этого года: «Нам остается пройти еще три четверти пути».

– С хорошим понятно. Чего плохого ждете?

– Закрытия станции. Хуже куда уж! Ну, и конечно же, не хотелось бы потерять себя. Не зазнаться. Не ощутить себя великими (хотя мы, конечно, великие). Это сильное искушение, но поддавшись ему, привыкнув к такой жизни, мы захотим продолжать ее любой ценой. И тут рискуем зарасти тиной, а это конец.

– Тиной?

– Да. У нас есть рабочие места. Мы вовремя получаем зарплату. Нас уважают даже наши недоброжелатели. К нам прислушиваются. И ради сохранения всего этого может возникнуть искушение какую-то информацию не давать, чтобы не потерять ЭТО. Таким-то и таким-то гостям слова не давать, чтобы не потерять ЭТО. На такую-то тему дискуссию не разворачивать – опять же, чтобы не потерять ЭТО. Вот это и есть тина – сохранить себя, жертвуя слушателями, позицией, профессией. И это проблема. Всем же хочется спокойной жизни, особенно в условиях такой турбулентности.

– Искушали вас?

– А как же. Весь последний год мы с коллегами вели такие разговоры. Взять случай с Плющевым. «Что ты рискуешь станцией ради Плющева», – говорили мне. Взять казус Рябцевой, когда говорили то же самое. Говорили, что можно не ставить какое-то интервью или поставить его позже. Такие настроения были и есть. И внутри редакции с ними бороться намного тяжелее, чем на внешних рубежах.

– Да. Внутренний враг – он самый коварный.

– Знаем. Вот у меня ощущение складывается, что я для многих стал врагом. Ситуация стала заметно ухудшаться с началом украинского кризиса. Где-то с ноября 2013 года. С Майдана.

– Эта ситуация повышает агрессивность общества в целом. Люди становятся менее толерантными. Мы ощущаем давление со всех сторон. И со стороны оппозиции, которая ждет, что мы займем определенную позицию. И давление со стороны наших слушателей, которые требуют давать то и не давать это. Происходит радикализация аудитории – это видно по звонкам в эфире, по СМС, по комментариям на сайте. У людей реально съехала крыша. Или черное, или белое. Этого слушать хотим, а этого не хотим. Не желаем быть на одном сайте с Рябцевой. Ну, больные…

– Украина вообще стала фактором внутренней политики России. Наши российские граждане перестают друг с другом разговаривать, теряют друзей, разводятся из-за разных позиций по Украине. К нам приходят такие письма: «Я прокляла свою дочь за ее позицию по Донецку…» Прокляла – это в XXI веке. Средняя температура по больнице уже не 36 градусов, а все 40. Я прихожу к некоторым журналистам на передачи федеральных каналов и чувствую себя украинским гражданином. Любой вопрос – Украина. Побойтесь Бога, давайте уже о нас поговорим. Нет, мы будем обсуждать рекламный ролик к 9 мая на одном из украинских телеканалов. Российский федеральный канал это обсуждает в прайм-тайм. Ну больные вы, что ли?

– В коллективе температура тоже повышается?

– Изнутри тоже давление есть. Со стороны журналистов, которые имеют разные точки зрения. Иногда полярные. Никто не мешает спорить друг с другом, но когда это выходит в социальные сети… Ну, поймите уже, что вам доверяют разные люди с разными взглядами. А если вы регулярно все эти инвективы выносите в паблик, сопровождая оскорблениями, то скоро вам перестанут доверять. Я вынужден был провести собрание и запретить употребление уничижительных выражений, вроде «укропов» и «ватников». Услышу в эфире – отстраню. Некоторые блоги приходится не пускать на сайт, потому что люди начинают оскорблять своих оппонентов. Высмеивают не их дела и решения, а рост и вес. Украинский синдром. Люди сходят с ума.

– В нашей редакции тоже нет единомыслия по украинскому вопросу, но дискуссии, если и случаются, проходят как-то спокойно.

– Это потому, что у вас интеллигентные люди, а у меня тут пацанье. Все. Впрочем, и я. Мы позиционируем себя как пацаны и пацанки. Потому и разборки у нас пацанские.

– Это как-то отразилось на аудитории?

– Мы потеряли десять процентов аудитории в Москве.

– Ощутимо.

– Да. Но я ездил в США месяц назад и общался с руководителями американских радиостанций и телеканалов. Они рассказывали, что когда началась война в Ираке, те медиа, которые критиковали политику Буша, потеряли примерно половину рекламодателей и четверть аудитории. В условиях милитаризации сознания люди просто не хотели слышать других точек зрения и уходили с этих радиостанций. Людям было некомфортно. Но через два-три года, когда стало понятно, что ситуация очень непростая с этой войной, аудитория стала восстанавливаться. Мы, кстати, уже вернули пять процентов.

Это наша аудитория. Она привыкла слышать разные точки зрения, и ей этого не хватает. Может быть, именно поэтому я не слишком переживал из-за такого падения. Хотя Михаил Юрьевич Лесин указывал мне, что мы теряем аудиторию, теряем позиции. Были на третьем месте – оказались на шестом. С точки зрения бизнеса это неправильно, говорил он. Да, неправильно. Но с точки зрения журналистики это правильно. В общем, весь 2014 год прошел у нас под знаком давления и борьбы против всех.

– На программную политику украинские события как повлияли?

– Мы идем за событиями и за тем, что интересно слушателю. Спрос аудитории сегодня сместился с новостей, которые легко достать в самых разных источниках, в сторону мнений. Слушателям интересны люди, чье мнение они считают важным, ярким и аргументированным. У нас в утреннем эфире появился Александр Невзоров. Утро, 11 часов – рейтинги там всегда были невысокие. И тут слушатели просто полетели туда. Появился там же утром Дмитрий Губин – и снова рост аудитории. Есть спрос на мнения. Для людей думающих (а мы делаем радио для думающих людей) это важнее, чем некий массив информации. Значит, мы будем увеличивать эту составляющую.

– Формат менять не собираетесь?

– Нет. Пока нет. Я вообще за все время работы главным редактором менял его только дважды. Первый раз – в 1998 году, когда я сделал его исключительно информационным: новости каждые 15 минут. Мне казалось, что в период кризиса это важнее. Курсы, продажи, где купить, как обменять. Это был информационный поток. А с 2003 года активно пошел в Москве интернет, и мы начали переходить на разговорный формат. И в последнее время, с развитием соцсетей, мы сдвигаемся в сторону мнений. Но я не назвал бы это сменой формата, – это наш ответ на те вызовы, которые мы видим за окном.

– Что представляет собой ваша аудитория? Она как-то меняется?

– В последнее время сильно прибавилось военных, в основном военных пенсионеров. В остальном аудитория мало меняется. Много специалистов, людей, которые принимают решения, руководителей. Людей с высшим образованием – 87 процентов.

(В открытую дверь кабинета главного редактора заходит его помощница Леся Рябцева с огромным букетом бордовых роз. «Можно я тут у вас оставлю, а то больше некуда, а остальным не нравится, когда я хожу с цветами. Завидуют». Не дожидаясь ответа, кладет букет на стол перед нами, улыбается… «Все, все. Я ушла». Уходит.)

– Что это было?

– Леся…

Ну, хорошо. В плане возраста тоже все без изменений – аудитория 45 и старше. Впрочем, это обычный показатель для разговорного радио. Я был в Великобритании, США – там та же картина. Это мировая тенденция.

– Как складываются отношения с акционерами?

– Ровно. С акционерами отношения всегда были ровными. Будь то господин Гусинский или «Газпром». Они утвердили меня главным редактором, прекрасно зная мою позицию. Я всегда говорю: если вы мне не доверяете – увольняйте. Но это моя зона ответственности. Собственно, весь конфликт с господином Лесиным вырос из того, что он полез в редакционную политику.

– Долго собираетесь оставаться главным редактором «Эха»?

– Это зависит от многого. Вдруг меня увлечет какой-нибудь новый проект.

– Уйдете?

– Да, конечно.

– А что будет с этой радиостанцией?

– Изберут нового главного редактора. И тогда уже он будет определять редакционную политику. Потому что каждый главный редактор – это прежде всего человек, который имеет свое видение, свою вкусовщину.

– Поправьте, если я ошибаюсь, но «Эхо Москвы» – это радио, сделанное Венедиктовым и под Венедиктова. Да. Сделанное Венедиктовым – подтверждаю. Со вкусовщиной Венедиктова – подтверждаю. С капризами Венедиктова – подтверждаю. С видением Венедиктова – подтверждаю. Действительно, я определяю на этом радио вкусовщину. Не факт, что аудитория примет вкусовщину и капризы другого главреда.

– Это будут не мои проблемы. Это будут проблемы журналистов, которые избрали этого главного редактора. Проблемы акционеров, которые его утвердили. Но точно не мои.

– Существует вероятность недобровольного ухода?

– Она всегда существует. Меня может снять совет директоров. Хоть завтра, без объяснения причин. Но что об этом сейчас думать.

– Конкуренты козни строят?

– А как же. Подворовывают формат. Мы, правда, тоже подворовываем. Переманивают людей. Ябедничают на меня всем, начиная от мэра Москвы и выше. «А вы слыхали, как у Венедиктова на «Эхе» вас называли земляным червяком?» Не могут победить в честной борьбе и начинают вести нечестную игру. Но я тоже не ягненок, есть и у нас в запасе пара приемчиков. И я не из тех, кто подставляет другую щеку. А с людьми надо говорить на том языке, на котором они говорят с вами. Потому что другого они не понимают.

– Почему люди уходят с «Эха»? Сергей Доренко, Михаил Леонтьев, Александр Проханов…

– По разным причинам. Доренко ушел на пост главного редактора другой радиостанции. Мальчик вырос и ушел, чтобы конкурировать с нами. Это его выбор. Думаю, мало кто на его месте отказался бы от такого предложения. Леонтьев тоже ушел сам. У него тогда началась карьера в «Роснефти», и это тоже было его решением. А Проханов был перекуплен РСН, и господин Габрелянов запретил ему выступать на «Эхе», потому что он – ведущий РСН. Я пытался договориться с Арамом Габреляновым. Думал, ему было бы выгодно, чтобы ведущий РСН был бы гостем на «Эхе Москвы» и выступал там со своим мнением. Арам Ашотович сказал: «Нет, тогда я буду платить ему меньше денег. Я беру эксклюзив». Нет вопросов. Это их решение. Но свято место, как говорится… Вместо Леонтьева пришел Максим Шевченко – баланс сохранен. А вместо Проханова – Сергей Шаргунов.

– Ну… Последняя замена, мягко говоря, неравнозначная.

– А другого нет. Проханов один такой.

– Еще одна потеря, которой мы совсем уж не ожидали, – сооснователь «Эха» Сергей Корзун.

– Он тоже ушел сам. По его словам, не желая работать на одной радиостанции с Лесей Рябцевой. Все это он высказал публично, это было его решение. Это очень травматично, особенно в год 25-летия радиостанции, которую он основал. Но его место здесь пожизненно. Как только он вернется – я верну ему его час эфира.

– Я, может, не все понимаю. Но что такого могла сделать вчерашняя студентка Рябцева, чтобы известный журналист, основатель «Эха» Корзун покинул радиостанцию?

– Ну, на самом-то деле у нас с Сергеем принципиальные расхождения по поводу «Эха Москвы». Он считал и считает, что я в условиях всей этой турбулентности предаю базовую аудиторию – людей, которые слушают нас уже более 20 лет. А я считаю, что сохранять надо не базовую аудиторию, а базовый принцип, который гласит, что все значимые точки зрения должны быть представлены на «Эхе». Кстати, заложил этот принцип он – Сергей Корзун. Но наша базовая аудитория не хочет слышать другую точку зрения. Вот и все. Вот и вся разница. И я ему сказал, что аудитория такая, а я предпочитаю сохранять базовые принципы. Это ты их заложил, Сережа! Это не я предаю «Эхо Москвы», это ты его предаешь! Ну, он ушел, воспользовавшись этой вот мелкой (кивает в сторону букета роз).

– Кстати, о Лесе. Ее деятельность на «Эхе Москвы» привлекла внимание общественности. Кто такая Леся Рябцева, что ее поминают в связи с «Эхом» едва ли не чаще, чем Венедиктова?

– Я думаю, что Леся Рябцева – это вторгнувшийся в нас XXI век. Со всеми его плюсами и минусами. Люди консервативны по своей сути. Поэтому появление этого нового века, нового стиля, новой карьеры они воспринимают очень болезненно. Я их понимаю, но это жизнь. Огромный слой людей – это Леси Рябцевы. Ментально, во всяком случае. Они должны быть представлены на «Эхе». А базовая аудитория требует от меня изгнать Тоню Самсонову, Таню Фельгенгауэр, теперь вот Лесю Рябцеву. В этом аудитория неправа.

– Она хороший журналист?

– Я считаю, что она хороший журналист и может стать очень хорошим журналистом. Правда, сама Леся этого не хочет. Не скрою, я слегка педалировал этот казус. Ну и вот результат – 50 роз.

– Телевидение, интервью…

– Да, телевидение. На самом деле, я думаю, в каждом медиа возникают такие Леси. Просто я, такой великий, понял, что это одно из возможных будущих, и дал ей возможность. Ну и Леся сама по себе… Она мой партнер, у нас с ней симбиоз. Она добавляет мне и радио ровно столько, сколько мы добавляем ей.

– Леся может занять ваше место?

– Нет. Это не ее СМИ. Я думаю, что она потенциально способна стать главным редактором – она сильный администратор, несмотря на свой юный возраст. Со временем она вполне способна сделать свое СМИ и составить нам конкуренцию. Но ей для этого еще очень много надо пройти. Еще три четверти пути… Потому что главный редактор занимается не только администрированием, но и контентом. А здесь она должна догонять. Надеюсь, я ее не сильно обидел.

– Сотрудники испытывают к вам какой-то пиетет?

– Какой пиетет? Меня только кличками все и обзывают. У меня дверь все время открыта. Ни прихожей, ни референта. Люди постоянно вваливаются из коридора. Коллеги из других изданий каждый раз спрашивают, что за бордель у вас тут. Я, правда, их поправляю – мол, у нас бардак, а бордель – дальше по коридору. Да вы сами все видели: пришла, положила цветы, как на могильную плиту, и пошла интервью давать.

– Долго еще работать собираетесь?

– До плиты могильной. Надеюсь, здоровья хватит на подольше. Правда, с Рябцевой какое там здоровье….

Роман Уколов,

Lenta.ru